Быть может, Стоун видела только то, что хотела, но у Мэтта ей нравилось. Уханье сов было куда приятнее порядком надоевшего телевизора голосившего на весь дом то о подробностях последнего футбольного матча, то о новостях политики и экономики: Кару, в отличие от её отца, совершенно не интересовали результаты Чемпионата Европы, если только речь шла не о квиддиче, и уж тем более падение Доу Джонса. Даже отсутствие в квартире Райта тучи бытовой техники, которая после почти семи лет, проведенных в стенах старого замка, была для Кары страшно непривычной, умудрялось как-то приятно греть душу. Все-таки для магглорожденной волшебницы Стоун слишком уж открыто не любила все, чем жили люди, не умеющие пользоваться волшебными палочками.
- Понимаю тебя, - неожиданно легко признала Кара, даже не подумав воспользоваться прекрасным шансом подшутить над Райтом, просидевшим почти все лето в четырех стенах (в обнимку с книгами наверняка), она, в конце концов, занималась тем же: друзья, приобретенные за время учебы в Хогвартсе, частенько бывали заняты, а те, с кем она общалась до одиннадцати лет, сейчас казались почти чужими людьми. Нет, Стоун, конечно, виделась и с теми, и с другими, вот только в общении с последними приходилось вечно останавливать себя на полуслове, вспоминая, что тем, с кем она провела детство, нельзя, увы рассказать о том, как она случайным ударом биты на матче по квиддичу отправила парня на больничную койку, как умудрялась ставить на место наглых слизеринцев, как её друзья пару-тройку раз чуть не разнесли школу и прочие не менее увлекательнее истории, накопившиеся за семь долгих лет. В общем, не лето, а тлен, мрак и безысходность какие-то. Немного душу грел тот факт (и в этом, пожалуй, не стоило признаваться), что Райт провел три последних месяца не лучше самой Кары. То есть, Мэтта гриффиндорка, конечно, любила и счастья ему желала, но согласитесь же, было бы неприятно, если бы Райт веселился и жил в свое удовольствие, совершенно не вспоминая о бывшей/настоящей пассии все то время, что она места себе не находила, из-за него в том числе.
Ход её довольно эгоистичных мыслей был прерван негромким, почти случайным «я скучал». Стоун подняла глаза на Мэтта и рассеяно глядя на него подумала о том, что бы такого колкого, едкого и саркастичного ответить ему на этот неожиданный прилив нежности, но тут же вспомнила о том, что сама хотела кинуться ему на шею, увидев спустя три месяца, так что решила в этот раз… простить Райту (само великодушие, ага) эти слова.
- Ты не поверишь, я тоже, - ответила Кара, надеясь, что её улыбка не выглядит усмешкой. В конце концов, ей действительно не хватало Мэтта, и она рада, что эти чувства взаимны, правда рада, хоть и не прыгает на месте, светясь от счастья, как влюбленная дурочка. Впрочем, Райт решил, видно, не испытывать удачу, вываливая на девушку призвание в любви или что-то в этом духе, а спросил, в чем чего она, собственно, заявилась к нему сейчас, пусть и не в таких выражениях.
- Эм, ну… - Стоун поерзала на стуле, явно не зная, что сказать. Вариант «понимаешь, я тут из дома ушла, думала, у тебя пожить» был ей как-то не по душе. – Дело в том, что я… кое-кого убила, так что решила, что у тебя меня искать не станут, - браво, какой искрометный юмор! Самое забавное, что те, кто Кару знали, могли в такое и поверить. Во всяком случае, по её взгляду порой было видно, что она может убить, а потом тихо закопать где-нибудь в глубине Запретного леса. Впрочем, уж этим летом она точно никого не отправила на тот свет. Могла бы себя, от скуки, да не стала.
Девушка махнула рукой, будто признавая, что шутка не особо удалась, и вновь заговорила, - На самом деле, ничего особенного не случилось. Просто ушла из дома. Видеть их больше не могу, - сообщила Кара, имея ввиду, конечно, родителей, Райт был прекрасно осведомлен о её не самых радужных отношениях с семьей, - Нет, они не плохие, конечно, но на меня смотрят так, будто все ждут, что на моем месте просто возьмет и появится нормальный ребенок, в кошельке у которого будут фунты-стерлинги вместо галеонов, а вместо табеля с оценками из Хогвартса - желание поступить в «нормальный» университет.
Возмущению Стоун не было предела.