Виктуар не была таким уж ярым любителем посещать все эти приемы, посвященные рождению/выходу замуж/смерти какого-нибудь чистокровного наследника, да и праздничные сборы аристократов тоже не входили в список ее любимых вещей. Первые приемы были еще в детстве, ей было интересно посмотреть на всех и себя показать, да и отпрыски пары других семей были примерно ее возраста, так что она просто выбегала с ними куда-нибудь в другую комнату или на улицу, тогда их еще не волновало, как они будут выглядеть в глазах общества; позже она посещала приемы из чувства долга и, может, какой-то благодарности отцу, не испытывая особо удовольствия от однообразных бесед и вечных восхвалений чьих бы то ни было детей; а потом она встретила там… Фауберта. Отзвук его фамилии все еще отдавался чем-то склизким и неприятным, но в последнее время она так часто слышала эту фамилию, что не обращать на нее внимания просто не представлялось возможным. Каждая газета трубила о чудесном наследнике великого семейства, о том, как он скоро взойдет на трон – так однажды назвала его восхождение на пост Министра Магии одна газета, – и, конечно же, о его предстоящей женитьбе. Новость, объявленная пару месяцев назад, сразу высветилась на первых страницах всех таблоидов, об этом даже сказали на магическом радио! "Что, Мерлин их дери, они нашли такого важного в чьей-то свадьбе? Тоже мне, событие года!" Гримм бессильно комкала в руках газеты и занимала себя работой больше, чем нужно. Ей надо было отвлечься.
На сегодняшний прием Виктуар пошла по настоянию отца. Тот уже несколько недель намекал ей на то, что «ей уже двадцать три, а жениха все еще нет». Вик поначалу пыталась отмахиваться и переводить тему, но позже поняла, что это абсолютно бесполезно – отец стоял на своем. И вот, стоя у широких дверей, Вик беспомощно осматривала огромный зал, полный поразительно похожих людей. Тяжко вздохнув, Гримм сделала шаг, чтобы зайти внутрь, но тут прямо перед ее носом возникла, кто бы мог подумать, Аврора Фауберт. Немного покрасневшая, напряженная и явно настроенная очень решительно. С каждым ее словом Виктуар хмурилась все сильнее. "Кто тебя впустил?", "Это высший свет", "Не могла найти мантию поприличнее?" "Какого Кирвина этой высокомерной слизеринке не сиделось в своем серпентарии?" Они никогда не общались с мисс Фауберт, предпочитая друг друга игнорировать, а тут вдруг такой внезапный интерес к ее персоне. Что-то здесь было не так.
- …вздумала опозорить моего брата. Даже не думай об этом, Гримм. Тебе здесь не рады, – Аврора ушла быстрее, чем Вик успела сказать ей хоть что-нибудь, но бывшую гриффиндорку волновало не это. Вздумала опозорить моего брата. Он здесь. "Ну, конечно, он здесь, это прием в честь Рождества, где еще ему быть?" Внутренний голос как всегда был очень вовремя. "А вот теперь мне срочно надо выпить." Виктуар взяла с ближайшего подноса бокал шампанского и осушила его быстрым глотком. "И никакие бывшие самовлюбленные слизеринцы не помешают мне насладиться сегодняшним вечером."
Гримм делает решительный шаг в центр, чтобы найти более-менее приятную компанию на сегодняшний вечер или хотя бы завязать какие-нибудь полезные знакомства, и… неосторожно в кого-то врезается.
– Ох, простите, по…, – Вик поднимает взгляд от пола и замирает. "Везет тебе сегодня как утопленнику." Они не видели друг друга почти год. Честно признаться, Виктуар малодушно надеялась, что они не увидятся до конца дней – его или ее, тут уж как пойдет, – но судьба, в которую, как ни странно, Гримм не особо-то и верила, решила по другому. Его ледяной голос заставляет ее тихо вздохнуть, но не больше – она не собирается кидаться ему в ноги и просить ее простить. "Несмотря на всю вашу хваленую гриффиндорскую гордость..."
Она незаметно морщится и слегка удивленно приподнимает брови, когда он к ней обращается. Это странно. Странно, что он остановился, а не прошел мимо; странно, что обратился к ней; странно, что не начал с порога язвить.
– Симон, – официальный тон, размеренный, не тот, ледяной, его, пробирающий и оставляющий неприятный осадок, а безразличный. Ее ничего не волнует. Особенно то, что он стоит так ужасно близко. – Спасибо, хорошо, – она делает незаметные полшага назад и продолжает. – А у тебя? – их разговор – банальная дань вежливости.
И ничего больше.

Вик быстрым взглядом осматривает Симона, замечая на себе его оценивающий взгляд. Она чувствует себя крайне неуютно под таким его взглядом, но старается не подавать виду, совершенно не уверенная в том, что у нее хотя бы немного получается. Она поднимает голову, заглядывая ему в глаза, а он пытается продолжить их неловкую, неуместную и потрясающе напряженную беседу. Ей казалось, что даже со стороны их разговор не выглядит светским и спокойным, что часть аудитории этого зала уже их рассматривает, шепчется, вязкими гласными растягивает удивление и, быть может, неприязнь, а еще, конечно же, зависть. Как только она зашла в это до краев заполненное помпезное помещение, она почувствовала, будто ее только что окунули во что-то противное, горькое и липкое, разъедающее все остатки своих чувств и себя самого. Вик никогда не любила эти «празднества».
– Всё хорошо, спасибо, – отвечает Виктуар, даже не пытаясь улыбнуться. Она не задает ему вопроса, ждет, пока он попрощается и уйдет, чтобы больше не встречаться. Тяжесть души была забита под гордость в деревянный гроб чугунными гвоздями, Гримм почти перестала обращать внимания на статьи с его именем и громкие высказывания о его свадьбе, она уже не ищет бессознательно заметки о его невесте. И уж точно не пытается понять, чем эта стервозная слизеринка лучше ее, Виктуар. Она чувствует, как в груди болезненно сдавливает и понимает, что еще чуть-чуть – и она пропала, что еще хотя бы пять минут в его обществе, и она расскажет ему всё, что так мучало, наорет на него за его безразличие и так мучающую ее недосказанность. "Ну уж нет, не дождется. Еще я из-за каких-то самодовольных слизеринцев, пусть и бывших, не позорилась."
Вик уже решается на прощальное слово, но тут над ухом раздается резкий голос, и бывшая гриффиндорка переводит взгляд на его источник. «Сладкий» отдается внутри мерзкой слизью, обволакивающей все внутренности, и Гримм еле сдерживается от того, чтобы не поморщиться. На вторую реплику Вик тихо усмехается, но решает, что хамить в этой ситуации – не самое достойное поведение. Она всё-таки в приличном обществе находится. “В приличном, как же.” Фальшь проскальзывает в каждом слове, лживый жест любой направлен на поднятие самого себя на пьедестал, всё было посвящено самоутверждению и, несомненно, тайным сговорам, писем желтой прессе, любым попыткам свергнуть тех, кто выше в этой пищевой цепочке. Самолюбие пронизывало пространство, не разрезая его даже, а являясь самой сутью этого, с позволения сказать, общества.
“Давние знакомые, моя невеста, этот жест – да что он о себе возомнил?!” Вик чувствует, что медленно вскипает, и сжимает на секунду руки в кулаки, безнадежно стараясь успокоиться и хотя бы вздохнуть. И почему это она так нервничает в его присутствии? И откуда взялась эта мерлинова ревность?!
– Очень приятно познакомиться, – максимально дружелюбно улыбается Гримм, чуть кивая в знак приветствия.
Он хочет поиграть? Что ж, она поставит шах и мат одним коротким словом. Потому что она не позволит ему – даже ему – так с ней обращаться.
– Ох, уже так поздно, – Вик быстро смотрит на напольные часы и продолжает извиняющимся тоном, – простите, но, боюсь, мне придется вас покинуть. Меня уже, наверное, ждет мой жених, – девушка удерживается от торжествующей улыбки и продолжает. – Поздравляю вас со свадьбой, – еще одна улыбка. – Была очень рада познакомиться.
Виктуар делает легкий реверанс и, развернувшись, направляется к выходу из зала. Ей срочно надо сесть. А лучше выпить.

Как только Виктуар выходит из заполненного, невыносимо душного и опротивевшего ей в секунду зала, она прислоняется к ближайшей прохладной каменной стене и закрывает глаза. Ей хочется кричать и плакать одновременно; он даже ничего не сказал ей на прощание. Ей хочется вернуться обратно, напиться до зеленых пикси и стереть с его лица это насмешливое выражение, а заодно утопить все свои шансы на «достойного жениха». Ей хочется совершенно по-маггловски врезать его слащавой невесте в челюсть, испортить её напыщенное и неестественное лицо. Она не заслуживает этого. Она не заслуживает его. Что в этой Тессе есть такого, чего нет в ней, в Вик? Неужели их мир действительно настолько прогнил, что всё, что нужно людям – это деньги и яркая фамилия? И неужели она на самом деле является частью этого мира? Она так упорно боролась с этим в школе, так яро отстаивала права магглорожденных, так отчаянно не хотела потеряться среди себе подобных. Нет. Не ей подобных. Она никогда бы им не уподобилась. Она бы не смогла так жить. Сейчас Гримм видит это как никогда ясно.
Девушка бессильно откидывает голову назад и ударяется о стену. "Ау. Только очередного синяка мне сегодня не хватало." Она понимает, что смысла стоять здесь нет – он за ней не придет, он не выбежит из этой огромной комнаты в попытках ее найти, не будет уговаривать остаться и обещать бросить свою невесту. За буквально три минуты их разговора она, кажется, поняла, что потеряла его. В тот прохладный зимний день она еще видела в нем жизнь, чувствовала, наверное, всю полноту его эмоций, как бы он ни старался их скрыть, как бы ни защищал свой титул аристократа и принца факультета. Она знала, что он – не такой, как всё это равнодушное лживое общество. А сейчас к невероятному месиву чувств прибавилось еще одно – страх. Она могла на него обижаться, могла не разговаривать с ним годами, могла его даже ненавидеть, но она никогда не хотела для него такой участи. В глубине души она всегда надеялась, что он вырвется отсюда и будет жить так, как хочет он сам. А сейчас ей кажется, что ничего он уже и не хочет, что его устраивает и его приторная невеста, и двуличное окружение, и бесцельная жизнь. И спасение ему не нужно.
Виктуар открывает глаза, глубоко вздыхает и быстрым шагом продвигается в сторону выхода – если она сейчас не выйдет на свежий воздух, она просто задохнется. Она успевает пройти не так уж далеко, когда слышит чьи-то шаги, звук которых гулко отдается от старинных стен. Гримм оборачивается, чтобы пропустить гостя перед собой, и тут же замирает, когда видит, кто этот гость. Она даже не пытается совладать с выражением лица, лишь шокированно и совершенно неверяще смотрит на того, в кого она почти перестала верить. Почти. В Виктуар всегда жило больше надежды, чем в большинстве людей ее окружения. И иногда эта надежда сметала разрушительным ураганом всё, что она тщательно выстраивала годами, всё, во что верила и любила, всё, что казалось вечным. И, скорее всего, это была ее самая большая проблема.
Вик не успевает даже слова сказать и уже через пару секунд оказывается в темной гостевой спальне, которую освещает только лунный свет из слегка приоткрытого окна. "Ах, как, мать его, романтично." Путь ей преграждает тот, кого она уже не ожидала увидеть. Ни сегодня, ни когда-либо еще, за исключением, разве что, снимков в газете. Он выглядит решительно и зло даже в темноте, где, казалось бы, после достаточно светлого коридора мало что можно разглядеть. Вся тяжесть наваливается одним махом, но Виктуар не выпускает ее наружу, крепко заковав в цепи. "Вот теперь можно будет поорать." Когда Гримм уже открывает рот, чтобы сказать Фауберту всё, что она думает о нем, о его поведении и, несомненно, о его ужасающем вкусе, из уст бывшего слизеринца звучит вопрос, которого она никак не ожидала. Он выбивает из нее воздух; мысли сталкиваются и расходятся, не оставляя после себя ни одной адекватной реакции. Вик хочется смеяться, нервно, истерично, до слез в глазах и колик в животе. Понимание еще не пришло. Она еще не видит полной картины. Но что-то уже начинает пульсировать изнутри приятным теплом, которое она, к сожалению, игнорирует. Она чувствует почти животное желание поругаться и ничего не может с ним поделать.
– Серьезно? Это именно тот вопрос, который ты хочешь задать первым? Тебе не кажется, что это абсолютно не твое дело? Я же не спрашиваю тебя о твоей невесте, хотя, Мерлин, о твоей личной жизни не знает только ленивый. Пророк так ярко смакует каждую ее подробность, что, кажется, в магическом мире нет ничего важнее свадьбы о великого Фауберта, – девушка на секунду осекается, понимая, что почти выдала себя – ведь она следила за его жизнью всё это время, но продолжает как ни в чем не бывало. – Вы с ней друг друга стоите. Два напыщенных павлина, расхаживающих так, будто все им что-то должны. Тебе никогда не приходило в голову, Фауберт, что не все вокруг обязаны потакать каждому твоему желанию? И если ты считаешь, что можешь вот так бесцеремонно затащить меня в какое-то непонятное помещение, да еще и выставлять свои условия – ты сильно ошибаешься. Я не одна из твоих собачек, бегающих за тобой с поднятыми хвостиками. А теперь отойди от двери, ты мешаешь мне выйти, – всё то время, пока она говорит, она смотрит ему прямо в глаза и не двигается. Если он ее не убьет сейчас, это будет настоящим чудом.

Виктуар теряется, очень много думает и… боится. Она пытается разглядеть в его глазах хоть что-то кроме злости и слепой ярости, силится увидеть в нем того, кого она из-за собственной глупости – по ее мнению, гордости – потеряла. И именно сейчас, в этот самый неподходящий момент, она понимает, что в тот вечер вместе с ним ушла и какая-то незаметная, но, наверное, очень важная ее часть. Все её незаконные правила сложились в одну красивую и ужасно правильную книжку и были отложены на самую дальнюю полку, где, казалось, их никто не найдет. В эту минуту, когда она привычно упрямо и с небольшим прищуром смотрит в его глаза, она снова чувствует тот дух авантюризма, то желание действительно жить. Все их споры, ссоры и сложности в понимании друг друга заставляли ее двигаться дальше, думать, узнавать, сопоставлять, идти на риск. Она до боли не хочет это терять.
Вик уже хочет прервать его только начавшуюся пламенную речь какой-нибудь острой фразой, «дура» бьет по самому больному, но тут на нее внезапно снисходит озарение. Неужели это… ревность?
– Для человека, которому плевать, ты помнишь слишком много из нашего последнего разговора, – подражая его манере и слегка морщась, отзывается Вик. Она почти видит в нем отражение своих чувств. – Какого Мерлина тебя это так интересует, Фауберт? – девушка еле сдерживается от того, чтобы взмахнуть руками или по-детски топнуть ногой. – Ты найдешь его и закопаешь у себя на заднем дворе, используя, как органическое удобрение? С чего это вдруг спустя столько времени ты так активно интересуешься моей жизнью? – он подходит слишком близко, практически прижимая ее к стене, не давая ни выйти, ни вздохнуть нормально, потому что это бы означало коснуться его. А она не может позволить себе такой роскоши, только не сейчас. Его темные глаза сливаются с общей мрачностью комнаты, его удивительно манящий запах покрывает непроглядным туманом ее мысли, очертания его губ – так близко к ней, снова – совершенно сводят с ума. " – Только не сорвись, Гримм, только не сорвись. – Если ты думаешь, что это так легко, то… ох, просто заткнись."
– Ты утверждаешь, что тебе плевать. На нее, на своих подхалимов, на всеобщее мнение. Ты говоришь всё это с такой уверенностью, что я почти тебе верю. Но я не могу, Симон, – она ударяет по его имени как по огромному барабану, так сильно, что сама почти вздрагивает. – Если бы тебе было действительно плевать, ты бы давно всё это оставил. Ты бы пошел своей дорогой. Мерлин, я же знаю, как тебя всё это достало! Все эти "нужно", "ты обязан", "ради блага семьи". Зачем… зачем тогда всё это? – она обессиленно обводит руками пространство и лишь неверяще качает головой. Она всегда видела, что весь этот фарс, вся эта огромная ложь и иллюзия счастливой жизни – это не его, он этого не хочет. "Неужели он так боится потерять семью?"
На чисто интуитивном уровне она чувствует, что он вот-вот готов уйти. Она уже готовится глубоко вдохнуть, открыть окно нараспашку, вдохнуть морозный воздух так любимой ею когда-то зимы и разнести все к лукотрусам в этой забытой пафосной спальне. Но он удивляет ее уже в который раз за этот вечер.
– Ты… – Вик уже готовится выдать идеальную ложь на его неожиданно попавшуюся правду, но мысли отказываются собираются в одну картину. Она замолкает на пару невыносимо долгих секунд и понимает, что устала врать. И ему, и себе.  – А, ладно, Мордред с ним, – шепчет девушка себе под нос, тяжело выдыхает и поднимает голову, смотря поверх его плеча. – Ты прав. Никакого жениха нет и не было. Мой отец-то и отправил меня на эту вечеринку, потому что уже «пора». Всё это время я не могла встречаться с парнем больше недели. И знаешь почему? Потому что ты был везде. Про тебя писали в газетах, про тебя вскользь упоминали мои клиенты, я даже нашла твое имя в меню в одном из небольших кафе в Хогсмиде! И я действительно уверяла себя всё это время, что в этом и была причина. Что тебя просто было слишком много вокруг. – Гримм чувствует, что у нее наворачиваются слезы, что скоро у нее собьется дыхание, и он всё заметит. Но она продолжает. – А сегодня, увидев тебя в зале с твоей, – Виктуар хочет употребить что-нибудь ужасно неподходящее леди, но не решается. Оно того не стоит, – невестой, я окончательно поняла, что врала себе. Тебя было много не вокруг, нет, тебя было много внутри. Тебя до сих пор там слишком много. – Вик поднимает взгляд от пола и смотрит ему прямо в глаза. – Ну что, теперь ты счастлив, Фауберт? Такой ответ тебя устраивает? – Виктуар выглядит сейчас по-гриффиндорски бесстрашной и безрассудной: сжатые кулаки, упрямый взгляд , слегка приподнятый подбородок, но, если приглядеться, можно заметить неистово бьющуюся жилку на шее, а если встать еще чуть ближе – то и стук сердца не покажется  уже тихим и неприметным. Ей больше нечего терять. Она скинула свою самую удачную комбинацию, и всё, что ей остается – это ждать.